Олег Гайдаков "Королевство золотых цветов"
Но не надо думать, что инвалиду заведомо надо становиться в оборонительную позицию. Вы замечали, как преображается больной человек, когда с ним говорят доброжелательно, на равных? Посмотрите, как он готов ответить собеседнику всем своим душевным теплом, какая благодарность читается в его взгляде. Как он ценит эту роскошь человеческого общения – именно человеческого, а не хамски высокомерного. Когда инвалид общается с хорошим человеком, его душа оттаивает. Понимание того, что хороших людей больше, чем плохих, здорово помогает жить, верить и превозмогать свою боль.
А боль приходится испытывать часто, ведь инвалид – это своеобразный магнит, притягивающий на себя людские комплексы.
Между прочим, еще одно наблюдение. Каждый из укалывающих меня при свидетелях, наедине со мной вел себя прилично и не позволял каких-то выпадов или намеков, а напротив, всячески подчеркивал уважение. Но стоило появиться третьему, как тон собеседника менялся, может быть даже неосознанно и незаметно для него самого. В чем тут дело? В каком случае мой собеседник более искренен? Скорей всего, здесь присутствует некое распределение ролей в навязанных кем-то правилах игры, и боязнь выпадения из отведенной им роли, свойственная слабым натурам. Значит, дело не столько в их отношении ко мне, сколько в понимании окружающими своей и моей роли. Что же, нужно находить в себе силы, чтобы эти правила игры ломать.
Здесь ничего нового я для себя не открыл, просто я наивно думал, что с возрастом люди становятся мудрее, и уже не нужно будет идти на эти некрасивые ухищрения. Увы!
Родители, не пытайтесь своим детям-инвалидам внушать непротивление злу и объяснять злое начало глупостью его носителя. Нет, зло пьянеет от безнаказанности, и его носитель совсем не так глуп, если после отпора начинает что-то понимать. В конце концов, ваш ребенок не обязан терпеть боль от кого бы то ни было.
Однажды десятилетним ребенком я услышал, как сосед в какой-то коммунальной стычке бросил моей матери: «Сама идиотка и детей идиотов нарожала», имея в виду, конечно, меня. Помню, какую горечь я тогда